Рассказы

В одну из душных летних ночей этого года, в одинокой хижине на холме зажёгся свет. За пропотевшими стёклами со скрипом затворились ставни. За стол к окну подсел человек и начал шустро трепать пером бумагу. Его худосочная грудь стонала под напряжением. Ночная рубашка липла к телу от пота. Мужчина тяжело дышал и был красен от мученических усилий над собой.
В прихожей валялись смоченные вечерней росой кожаные сапоги да бледная шёлковая монашеская роба, вся умятая.
Пером порхая по пергаменту, он пятерней нырял в чашу со свежей земляникой и баловался ею. От чего губы в улыбке и пухлая ладонь заметно алели в свете огарка свечи.
Её тихое потрескивание звучало музыкой в унылом спокойствии обстановки. Писателя не занимала окружавшая безмятежность. Погружённый в работу непостижимо глубоко для зрителя, лихорадочно выписывая изящные буквицы, он не успевал завершить дело.
Внимательный взгляд на мгновение отрывался от стола и неожиданно обращался к выстроенному перед ним собранию пузатых колбочек с жидкостью. Его визави молчали; увлечённый, безмолвствовал и автор, ведь рука не поспевала за мыслью - такая резкая, такая нервная - ей оказана честь, ибо она творила легенду.
А вот и любимцы публики. В футляре под рукою измождённого писателя вальяжно встали шесть бутыльков, сквозь дутые стёкла которых пронзительно сверлили душу чьи-то померкшие глаза...

В Третью Эру Эпохи Акатоша на острове Саммерсет родилась крепкая альтмерская девочка, и тут же, без отлагательств, по вящему желанию родителей была отправлена на восток, в Морровинд - тихую провинцию Империи, подальше от земель своих предков. Шёл 51 год до заговора Мифического рассвета. Эта история посвящена ей. Здесь мы предложим на суд читателя пролог событий с грустным концом за авторством Героя и Спасителя Сиродиила.

В Морровинде семью разорившихся аристократов принял в распростёртые объятия Квартала Чужеземцев Вивека. В обществе темнокожих эльфов Каминалда, так зовут нашу героиню, 21 год составляла и меняла образ бурлящего города: пробиваясь сквозь толчею оголтелых путников на входе, восхищаясь ароматами алхимических лавок, слыша крики пленников Министерства Правды с другого конца Вивека и беспрестанным плеском воды в каналах. Из ярких воспоминаний молодости приходят на ум следующие: в 14 лет она с невероятным апломбом вливает в себя первый стакан терпкого мацта, в 15 без энтузиазма встречает пылкий яд объятий мальчишки-данмера, в 16 кровь горячат бесцельные молодёжные гулянки с ловкой чисткой прилавков на торговой площади прямо под взором ординаторов. Словом, уличный дух воспитывает Ками, погружая в глубины грехопадения и корысти, ускоряя магические навыки в развитии, закаляя ум в остроте и упражняя реакцию.
Повзрослевшая, она инкогнито покидает Морровинд и плывёт в Имперский город, в столичную провинцию Сиродиил, подальше от назойливого опекунства родителей. С ясной целью сделать делом своей жизни изучение магии, стремление, свойственное альтмерам, Ками полагала надолго укрыться за самой её цитаделью в Сиродииле – Университете Таинств.
В то время зачисление в Университет происходило с подачи одной рекомендации от главы любого отделения Гильдии в Сиродииле. Позднее Ганнибал Травен, на посту архимага, повелит увеличить требования к рекомендациям от глав отделений, надеясь обезопасить секреты Гильдии от затесавшихся некромантов. К ним, отчасти, принадлежала Ками, но об этом, пока, рано…
Важный вопрос о приоритетной области исследования магии, поднимался давно. Руководствуясь умениями и ритуалами даедропоклонников востока, где власть и влияние даэдрических Принцев имели куда больший размах, чем на невежественном западе, выбор пал на некромантию. Взращённая в лоне оккультного волшебства эльфов-старообрядцев, потомков первых смертных эльфийского происхождения, она отвергала элементальную магию разрушения, поднимала на смех учение древнейшей школы восстановления, плевалась в сторону упрощённой магии изменения, и манерно дразнила последователей Псиджиков, Старой школы – мистицизма, возможно, самой неизученной из остального числа. Телекинез и захват душ и впрямь заковыристые заклинания, противопоставить их трудности изучения можно феномен школы некромантии, беспечно вышвырнутой из классифиции Ванусом Галерионом.
Парадокс, но Каминалда воспринимала и практиковала некромантию иначе, чем это было принято в столичной провинции, и даже на материковом Ввандерфелле. С непривычки Ками долго не могла перенять навязываемый тип мышления, ибо глубина заблуждений местных тёмных магов вызывала у Ками злую усмешку и немой упрёк. Забавно, идентичными терминами, обозначались одновременно мудрость веков и косматое невежество.
В приватной беседе, Ганнибал поинтересовался накопленными знаниями новоявленной ученицы, и беспристрастным взглядом надменных глаз, получил процеженное сквозь зубы: «Даедрическая магия и призыв» - Ганнибал кивнул. Затем предложил поделиться излюбленной темой исследований или течением, до изучения которого была охота. Слово «некромантия» не сотрясло воздуха или твердыню анвильского берега. Но стало следствием тихого «Нет».
Направление в Анвильскую Гильдию Магов угробило карьеру Ками, ибо Травен, педантичный глава отделения, безапелляционно отказал в рекомендациях девушке, уличённой в гробокопании.

Должны сознаться, в период между приездом и поступлением в Университет, Ками сковырнула пару трупов под Анвильской церковью Дибеллы, к чему имелся веский интерес. Глазастый примас, роковой свидетель, окаменел от ужаса и, потрясая мощами, клял преступницу, на чём свет стоит. Девушка признавала инцидент, но не считала происшедшее поводом для отказа в зачислении в сказочную крепость волшебников из её сновидений. Правила Гильдии говорили об обратном.
Силы отказа хватило на нехилую пощёчину по чувствительной натуре альтмерки. Оскорблённая, возмущённая, она считала выше своих сил уступить бретону в правоте, её отроческий максимализм внушал непоколибимую уверенность признавать за проводимыми эксгумационными изысканиями, радение за науку, - вовсе не «презренную некромантию».
С юных лет, наблюдая ритуалы и обращение к культу духов предков в Морровинде, Каминалда впитала любовь и благоговейное почтение к обычаям старообрядцев. Задолго до появления на свет Маннимарко, глубинных эльфов и предков-айлейдов, извративших трансцендентальное волшебство до уровня воскрешения нежити, некромантия являлась произведением священного и духовного, под защитой сфер Четырех Столпов Дома Забот. От изначального значения в современном мире сохранилась лишь традиция оставлять череп предка на ночном столике или книжной полке, - туманная в интерпретациях: от декоративности до уличных мистификаций.
Среди добытого вороха серьезной литературы на искомую тему, Ками особо отметила избитое морровиндское издание «О подготовке тел» в трёх томах и взахлёб хохотала от прочитанного. Жалкие бумагомараки источали антинаучный смрад из советов по некроводству, стряпали псевдоновые заклинания воскрешения, сандалили общеизвестные истины, клепали патетичные агитки о втором пришествии Короля Червей, позорились законами боли и чиркали, катали, малевали в бесчисленных копиях настольные книги «В помощь юному некроманту». В припадке просвещения она решилась на практический опыт. Лучшим местом для дьявольских экспериментов был избран предел анвильского церковного кладбища – хватило же ума!
Призыв Травена к борьбе с чёрным искусством, вторым именем некромантии, Каминалда встретила личным зовом мести и затаила жгучую ненависть за поражение на магическом поприще.
Желание изучать в подвалах Университета таинства волшебства, стяжаемое нуждой и голодом, улетучивалось. Благородная цель канула в Забвение, в огненную реку несбывшихся надежд. В пламенных водах, оплёванная и раздавленная гордыня Ками не выдержала. Утопая в благой себе, она явила личность бушующую, сплавленную из мести, с потоками амбиций о славных исследованиях опасных областей магии.
Обращаясь к противной стороне конфликта, Каминалда, под час, выглядела как закоренелая некромантка из стана той сбившейся в кучку фанатично настроенной челяди, что коробила апофеозным мировоззрением и умозрительными заключениями о квинтэссенции бытия. Зарыться в сырые пещеры, написать с десяток трактатов, зачитать до дыр сотню чужих, разжиться чёрным камнем душ, записаться в Анахореты, а под конец просидеть десяток лет в ожидании трансформации в лича, или умереть, пытаясь. Нет, определённо, превращение в живой труп, идея фикс для приверженцев Ордена Червя, как они именовались, это«граньнормы и сумасшествия» - аксиома рациональной некромантии. Еретичка вызывала отторжение у клира Чёрных жрецов, и на почве расхождения во взглядах ей настойчиво указали на выход. Так на перепутье дорог между Гильдией магов и некромантами Каминалда осталась не у дел.
Прослышав о жительнице Скинграда с замашками некрофилки, кстати, из Дома Хлаалу, или Роналин, старухе-эльфоненавистнице, окопавшейся с бандой нежити возле Красной кольцевой дороги, Ками не кинулась на поиски сестёр по разуму. Одиночке с постным лицом зазнайки друзей сыскать не дано.

…С того чёрного достопамятного дня минуло около 30 лет.
Прошедшие годы и месяцы, она провела в относительном безденежье, перебиваясь редкими заработками охотницы для городских торговцев или сборщицы трав, благо окрестные леса ломились от животных и растений.
Она поселилась подальше от вонючих доков Анвила в таверне Брина Кросс, сняв комнату у благосклонного хозяина отеля Кристофа Марана. Под личиной добродетельной и работящей женщины с несложившейся личной жизнью, он разрешил ей оставаться бесконечно долго.
В то же время, находчивая и усердная Ками не гнушалась работы мелкой воровки в злачном порту Анвила, проявляя добродетельность в хвосте распутных девиц для его гостей. Позже альтмерское ханжество и лень подсказали более прозаичные пути заработка. Ведомая жаждой лёгкой наживы, Каминалда порывалась воровать у тех, кому в тягость жаловаться стражникам или поднимать на шум собак, тем, кому украденное и вовсе не пригодится, ибо на тот свет всего не утащишь.
В графстве Анвил на ту пору, ходил в округе слух, будто видел кто-то бродячее кладбище. То встречалось оно в за рощей, то в каньоне глубоком, в мшистом ущелье у ручья, то ещё дальше. Загадки кладбища не знал никто, но опасался наткнуться на его покосившиеся кресты и свежие могильные холмы, ибо встреча эта, по преданию, будто с самим Ситисом, предрекала леденящее кровь будущее.

На отливавшем золотом лице пришибленно брезжил Массер, а рядом в облаках ехидно пряталась Секунда в ночь, когда Ками спешно покинула анвильскую гавань, после бурных увеселений и наслаждения в обществе разной шушеры и матросов с причалившего «Следа Змея». Двое хаджитиков и норд настойчиво предложили остаться до полуночи роскошную эльфийку или, для приличия, хотя бы проводить даму. Право, расовая разборчивость не входила в число её добродетелей, отчего выбор был очевиден. А теперь – утомлённую и весёлую её заботило возвращение в свой номер. Путь от Анвила до Брины Кросс лежал неблизкий.

Уставшая, на подходе к цели, она разглядела вдали мерцавший свет.
Меж двух берёз зияла тьма надгробных плит базальта средь эха монолита крестов из серебра и сталгрима. Ками по достоинству оценила находку и предвкусила сок научного удовольствия, ибо шанс выпал уникальный – ковыряться в плоти, изучать магические связи, раскраивать энергетический синтез мёртвого и живого незримо для окружающих, находясь при этом в сути своего естества.
Погост, окутанный завесой плотного тумана, не был печален, не нёс и тени скорби, отчего умиротворял и успокаивал. Конечно, она не разгуливала с лопатой за спиной, зато умела приспособить призванный топор. Слизав с губ остатки зелья восстановления запаса сил, она рыла настойчиво и рьяно, с озорной улыбкой на лице, с вожделением грядущих открытий. Со стороны - досужая гробокопательница… но какой талант! Какое неподдельное усердие без примеси меркантилизма вызывает у женщины это отвратительное занятие, за которое отправиться на эшафот – раз плюнуть.
С волнением она натыкается на тело. Свежее, как вино со скинградских нив– месячной выдержки. Ни гроба, ни таблички, ни кольца. Ноги оказались над головой - странная поза для похорон. Некогда белоснежная шёлковая мантия. И повязка на глазах, которых не оказалось на месте. Образ найденного покойника очаровал Ками – это был ослеплённый жрец из храма тутового Шелкопряда - догадалась она. Единожды посещая Имперский город, мельком она видела похожего, ещё живого, под охраной. В мареве лиц намётанному глазу тяжело не обратить внимания на мелькающее пятно, движущееся в обрамлении когорты стражников дворца, выряженных в яркие доспехи, будто на праздник.
Признаков смерти распознать не удалось. При детальном осмотре выяснилась пропажа внутренностей из полости под мантией. Рука истинного автора –за которой Ками признала гения– приводила в трепет. О, какое искусство – так отнять жизнь! Никакая изысканная резьба по дереву, филигранная чеканка, или ваяние скульптуры не сравнится с архитектурой, графикой мёртвой плоти, её монументальной поэзией. Цвет, запах, алхимические свойства – число значений которых пребывает в изобилии, неописуемы словами.
Несчастный монах, как можно было судить, имперец, умер жестоко и незаслуженно рано. Известный факт - монахи из Храма Мотылька обретают покой дряхлыми щепками, окружённые заботой, в тепле и уважении, а после, живут риенкарнациями в душах мотыльков, вшивая нити судьбы в свою одежду. По крайней мере в это верят. Перед Ками лежал их собрат-неудачник, переживший гибель не случайную, не суицидальную, не прилюдную, и завораживал её, приводя в трепет. А она находила это очарование восхитительным.
Ей хотелось коснуться неповторимой красоты разложения, примерить его притягательную ауру безжизненности на себя, стать на мгновение скопищем костей, и почувствовать жизнь в нежизни, лёжа под давлением ног и червей. Во внезапном порыве ветра, она всплыла на поверхность реальности и оторвав взгляд от находки, оглянулась. Местность переменилась, видимо, кладбище тронулось с места «стоянки». В ночном воздухе пахнуло мандрагорой, и Ками вгляделась в знакомые очертания. "О Молаг Бал, да я возле Брины Кросс!", - подумала Ками, испаряя топор. Страх быть замеченной овладел ею и уцепил грязные пальцы за траву, вынудив покинуть место крамольного греха.
Так красота руин чужого храма плоти, глубоко поразившая воображение, превратило её разум в библиотеку загробного богатства высшей пробы.

Стрелой примчавшись к гостинице, она отдышалась на крыльце и вошла, напустив вид отдохнувшей и нагулявшейся работницы.
На этот вечер был организован бесплатный бренди. Кристоф часто баловал заезжих торговцев, надеясь на сарафанную рекламу. Ками не преминула пропустить стаканчик за здоровье добродушного хозяина. Внезапно её передёрнуло от появления старика напротив.
Старому и слабому – какой резон беспокоить молчаливую альтмерку в углу зала:
-Можно?
-Только осторожно. Не переношу незнакомцев.
-Я не займу много времени, мадам. Выпьем?
-Тост?
-За прекрасное будущее. За должное воздаяние. За усладу тела и женскую нежность, в конце концов! - Звон стаканов. Глоток.
-У меня к вам письмо.
Ками отпряла на спинку стула, снимая напряжение с мышц. В Вивеке, городе её детства, можно заработать кинжал психа-данмера за неудачно посланный взгляд. Ледяная настороженность постоянно держала её в узде. Не разворачивая конверт, Ками спросила:
-От кого?
-Ваша маменька соскучилась по вам и просит передать вас возвратиться.
-Как она узнала где я? Мы годами не виделись!
-Божественное провидение?
-В богов я не верю. Принцы Даэдра существуют.
-И вправду, девонька. Как говорит мой друг Брускиус -с ними можно не предсказывать будущее.
-Предсказывать будущее? Зачем вообще его предсказывать – живи, как живётся. Да и разве Принцам неизвестно будущее?
-В том-то и соль, наш путь - неведом. Ноуготовленное легко сменяется под волей изменчивого Даэдра. Помни об этом. Всего доброго.
Сказав это, он поднялся и ушёл. Из вежливости Каминалда не остановила его.
Старика звали Руфио и он скрывался от возмездия за насилие над женской нежностью. Деяние, о котором он сожалел и ужасался себя оттого. Убегая от «должного воздаяния», он часто спал подолгу, но ему не удалось проспать собственную смерть.
Из развёрнутого конверта выпала желтоватая бумажка, аккуратненько сложенная в четыре раза. Без задней мысли, она раскрыла её. И побледнела. Записка гласила «Не копай могилы!». Ками выпучила зенки. Последующую ночь она много раз отрешённо перечитывала записку и вспоминала безглазое тело. Может записка – скрытая угроза Марана, он мог увидеть её? Нет, он человек законопослушный, коли прознал бы про богомерзкие каминалдины делишки – мигом сдал бы стражникам. Кто автор послания в таком случае?
Так началась неделя предположений и догадок.
В бессилии вызнать хоть кроху информации, Ками швырнула бумагу в навоз. К скампам эти шигоратовы шуточки! Загадка требовала нетривиального подхода. Предупреждения свыше? От кого - богов, которым нет веры, или даэдра, что вечно молчат без умолку?
Так свято место тяжких дум заняло на грех вскопанное кладбище. Изменилось ли его местоположение? А неубранный в спешке труп монаха – не прогнил ли он в обильных западных осадках?

Свинцовые сумерки окутали предместья Брины Кросс. Вопреки себе, Ками покинула гостиницу. Её руки увлажнились от знакомого густого тумана. Явившееся как Артаюм, из ниоткуда, кладбище, усеянное надгробьями, опять предстало тонкому профессиональному взору.
Отыскав вскопанную могилу, опустившись на колени она припала в почтении к осаждённому храму её эстетства. Тело по-прежнему лежало незыблемо, уязвимая точка альтмерской беспристрастности. Толща чернозёма рядом всклокочена в холм. Давеча здесь разверзлась гротескная яма, вырытая тем, кому было что в неё положить.
В этот момент, стоя в прелых миазмах разложения, Ками приметила расплывчатую фигурку эмиссара пустоты.
Ками скрылась под заклинанием невидимости и настороженно замерла. Человек среднего роста, в бланжевом балахоне, с отросшей тонзурой, щипленький, он не состыковывался с общепринятыми представлениями о порядочных маньяках, с заплечным окровавленным мешком, обрюзгшим животом, и поясом из черепов. В две руки от тащил груз, спиной вперёд. Это было тело. Точно брат-близнец, вскопанный Ками, со струйкой крови из глазниц, да масляным бордовым пятном на груди. Распластавшись за надгробной плитой, Ками оторопела, взволновалась до предела, затрепыхалась, как светящийся огонёк в ливень, и тем чуть не погубила себя. Потеряв контроль, она сжалась до последнего, и кинулась в бегство. От страха перехватило дыхание. Презренный гость обернулся на шум, сплюнул, сощурившись, и утих с шагами.
Насилу Ками преодолела смятение, овладевшее ею не на шутку, и играло нитями её жилок на шее. Снова и снова в голову просился убиенный монах, его осквернённое тело в грязном полуистлевшем саване, сползшая на лоб повязка, обнажавшая пустые глазницы.
Ками пребывала в прострации от свидания с непревзойдённым убийцей, неумолимым её гением. Это рандеву не оправдало ожиданий. Какая ирония – любовник напугал возлюбленную одною силою любви!
Накупавшаяся в омерзительных заклятиях, восторгавшаяся презренной литературой и деяниями колдунов-чернокнижников, пресытившаяся немыми диалогами с мертвечиной, она ни разу не думала о смерти – своей смерти. Она испытывала страх множество раз, но впервые – по вине живого существа.
Она потянулась и привстала. Экстаз трупных откровений сошёл с неё и Ками пообещала посвятить себя спасению измученных душ жертв изувера. Вызнать его мотивы и уничтожить выродка именем мёртвых за преступления во имя искупления греха и справедливости! Ради искренней надежды самой однажды уйти из этого мира по-другому, не от руки маньяка, но не сегодня! Приговор был вынесен.

Кромешная ночь пожирала Ками, а та старалась отыскать в запазухе Ноктюрнал хоть песчинку звёздного света. В громоздкой пустоте воздуха она кралась назад через кладбище, по клочкам аромата двухдневного тела, пока не завидела холм и хижину на его макушке. В лесу, упрятанная от посторонних, грубо срубленная, стояло логово умалишённого убийцы.
Даже в самом дальнем уголке души, Ками было не под силу убийство человека, и это обстоятельство вывело на арену Нирна новое лицо – болтуна-босмера Туриндила.
Чудом избежавший тюрьмы и штрафа за контрабанду скуумы из Лейавиина, Туриндил бежит в захудалый Анвил, где и встречается с мрачной женщиной с высцвевшими волосами. Там, после бутыли бесплатного мёда, он принимает разыгранное представление о любви к неприступному красавцу, живущему одиноким отшельником в глуши местного графства за чистую монету. Туриндил – молокосос со «Следа Змея», перебравший скуумы, вовлечённый Каминалдой в акт мести, личным сочувствием и сожалением, узой, более крепкой нежели угрозы или шантаж.
Скромная плата в два десятка септимов и сердечная благодарность влюблённой, служили отдушиной Туриндилу на пути в чащу золотого побережья. Призываю Азуру в свидетели, он не был осведомлён об истинных намерениях нанимательницы. От него требовалось незаметно обработать зельем приворожения плоды в саду неприступного строптивца и исчезнуть. С меланхоличной улыбкой распылял он порошок над толстобокими тыквами, и спелыми клубнями картофеля и несезонной земляники, рачительно экономя драгоценное зелье. С упоением глупый босмер представлял себе торжественное венчание, и бесконечный пыл брачной ночи. И молил Дибеллу помочь паре обрести любовь и благоденствие в союзе.

Наступил сандас, месяц Урожая, двадцать шестое его число.
Морской бриз обдувал синее шёлковое платье, разбрасывая волосы по плечам, оголяя декольте и заставляя рыбаков засматриваться на дивный профиль девушки дольше нужного. Распахнутая и прелестная, она принимала взгляды, за комплименты.
Неуёмное благородство, навязчивый атавизм души, склонял вернуться и скормить останки убийцы диким волкам, попутно разведав обстановку. Шанса на ошибку, к сожалению, не было.

Охота на охотника удалась. Отомкнутая заклинанием, низенькая дверца отворилась сама. Всякие запахи отсутствовали. Нора аскета удобствами не располагала. Царила растерзанная многочасовыми муками тишина. В темноте на койке возлежал отравленный. Ками не узнала искажённую в дичайших конвульсиях застывшую маску усопшего. Под покровом засаленной ткани, струпная ладонь прятала письмо. Испарения яда, не причиняли вреда покрытой вуалью противоядия колдунье.
Потрясённая, она долго рассматривала трофейный зал маньяка под крышкой люка в полу. В груде акавирских клинков, повязок и ожерелий, нашлась жемчужина коллекции. Её безусловным венцом была продолговатая шкатулка и колбами, закованными в медные стяжки. От зловещего содержимого колб, у Ками, выступил крупными каплями пот. Маньяк с примесью коллекционера? Страшная находка бросила вдрожь. Немного погодя, Ками пришла себя.
Она развернула пергамент и продираясь сквозь строчки вензелей, принялась вчиталась в путь чужого саморазрушения.
«Будь проклята Алессия! – начинался текст, - Блудливая гадина! Как посмела она сотворить из личной гвардии епископов затворнический орден, делая их слепцами ради остервенелой императорской прихоти?! Первая императрица, святая, освободительница! Очнитесь, несведущие! Старая жаба на коне, - вот ей имя! Я вызнал подлинную роль создательницы Империи! По её приказу я должен был лишиться зрения!
Родители даровали мне имя Седе. Я принадлежу к роду Вакантусов. Преданных паладинов мятежной стойкости народа рабов. Много лет назад меня приняли в послушники при имперском храме Акатоша, в Библиотеку Дворца. Я был младшим служителем, затем писарем. Пару лет назад мне предложили изучать боевое мастерство Гудрун чтобы вступить в отряд охраняющих покой Чтецов. К моему удивлению, и у меня обнаружился талант к чтению свитков. Мне показали способ управлять силой воли при чтении, для составления цельной картины, чёткого и правильного видения грядущего. Однако новый сан предполагал принятие новых обязанностей, душевное смирение и адаптация к новым условиям быта, и главного. Мой высокий сан требовал, и никак иначе, отдать взамен знанию – собственное зрение, здоровье, часть себя самого. Магическая традиция Алессии это пресловутый пункт договора с Акатошем о сохранении барьеров Забвения через амулет Королей и императора. И когда братья склонились в благодарности, я не смог, лишь кротко кивнул. Но более ни одного свитка мне было не дано прочитать. И я попросил прочесть из свитков свою историю, помочь мне со следующим шагом. Понять, как действовать: бежать или остаться терпеливо принять неотвратимое. Близкий мне брат Холгер вопреки запретам Ордена, сделал это. Он с грустью сообщил что тщетен любой мой шаг, ибо ходить под пятой Талоса мне осталось менее полугода…» Ками рассеянно схлопнула ресницами и вздохнула.
В пароксизме отчаянья, молодой человек, применяя приёмы Гудрун на собратьях, бежит из дворца, используя тайный лаз в канализацию Дворца. Бежит так далеко, насколько возможно, от гнева братьев, от преследований стражи, и от предсказанной судьбы. Находит брошенную хижину в дебрях анвильского леса и алкает смерти виноватых. Обустраивает сад, быт, и вынашивает план мести. Охаивая Девять богов, он предаёт анафеме имя Талоса, в сакральном исступлении погружая освящённое драконьими огнями лезвие наградного акавирского клинка, испещрённого рунами, в спину шести изумлённых паломников-монахов.
Седе искал поддержки Принца Даэдра Хермеуса Моры, Демона Знаний, предсказателя судеб, прорицателя потоков судьбы. Хранитель сокровищ памяти явился шесть месяцев назад, пятого числа, из четырёх призывателей, трижды взывавших к Лорду двумя подношениями, избрав Седе. Наглость берёт верх, и он, потеряв голову, молит о вечной жизни. Даэдра отвечает терпеливым отказом, и поощряет раболепную позу перед Принцем артефактом предсказания будущего и предлагает избегать смерти, опережая её наступление. Взамен щедрости бога, плебей-предатель поручился собственной душой, обратив веленье рока в сделку идиота. Платой за пользование нечестивым артефактом станут глаза адептов Храма Мотылька, слепых чтецов Древних Свитков, уникальных вместилищ пророческих видений в Нирне. Эти письмена не подвластны даже богам, ни аэдра, ни даэдра. Заполучить их в личное распоряжение нереально. Куда проще отыскать следы потерявшихся во тьме коридоров дворца очей, читавших эти свитки. Седе помнил, как брат Холгер, упоминал о переселении на север, в храм Мотылька Предка, последнего пристанища монахов одноимённого Ордена. На разных участках пути, их ожидала катана вероломства, одну за другой обрывавшая нити жизней, дабы удлинить свою, и пребывать выше смерти. В дымных образах артефакта, несколько месяцев кряду он угадывал очертания своей убийцы, пока не узрел женщину-некромантку. Седе попытался отвести подальше от себя незнакомую даму. Спасла случайность. Путник, отыскавший хижину, был посланцем родителей Ками и нёс письмо их дочери в Анвил. Седе подменил письмо на строчку, нацарапанную впопыхах, пока престарелый странник лакал воду из колодца. Но опоздал и затея провалилась в любопытстве Каминалды.
Прерванный полёт над смертью окончился в душной конуре, с последней закупоренной колбой иссохших очей прорицания. Во мгле пророчества появились кустики ягод. А затем видение сменилось адским жаром, растения с плодами зачахли и сгорели, а возникла другая фигура - согбенная, завёрнутая в длинную атласную мантию с опушкой и расшитым воротником корчилась на каменном полу. Седая прядь сочилась кровью, воздетая десница в перстнях скребла воздух поисках защиты, а пелена небытия устилала монарший взгляд.
Каминалда отложила бумагу и встала. Рассуждала она так. Раз ягоды – отравленные Туриндилом помогли отправить Седе к праотцам, значит, заключительное видение показывало мир без него. А умирающий страдалец видения- неужто сам император Уриель? Ибо смерть его, судя по описанию, - преддверие бури, поворотный момент будущего. А наследники? А Империя? В ловушку Седе попался ослепший монах, читавший фрагмент о…чём? Катаклизм, смещение лун, божественная кара? Потерявший бразды правления немощный властелин Империи? Чем обернётся для Империи предзнаменование, описанное Седе Вакантусом? Чем толковать пространные реплики в изложении убиенного маньяка, проще провести ритуал давно позабытой без практики церемонии торжества духа, или попробовать, на худой конец.
Ками проветрила помещение, расчистила деревянный пол, тщательно отобрала ингридиенты, приготовила инструменты. На расстиле шёлковой мантии она помолилась Молаг Балу и испросила его благословения, затем приступила.

Во все времена, при любом раскладе, некромантство было тесно связано с кладбищами – такова специфика науки. Предсказания– не значит пушистое и с запахом лаванды.
Разогнав сумрак светом факела, она начертила звезду старой некромантии – пентаграмму со знаками и символами. Под аккомпанемент заклятий и поминальных песнопений, она отделила голову от тела, представив тотемальную частицу. Анимальную занял камень душ, а фетишской составляющей стало письмо с его почерком. Из трёх предметов образовалась аура эфирных потоков. Но космологические интегральные связи аэдра и даэдра на подсказывали направления Забвения, в котором чахла душа убийцы. В теории это десять Лунных Теней Мефалы, но ментально молчали все десять Лун. В беззвучном эхе тонуло всё инфернальное искусство Каминалды. Дух Седе Вакантуса не отвечал из мира мёртвых. И не мог.
Причиной провала служила заповедь истинной некромантии предречения, гласившая, что в исключение вызываемых предсказателем мёртвых составляли души упокоившиеся через actus fidei, акт самоубийства. Аутодафе.
В лучах уходящего солнца растворился последний сандас Уриеля Септима. На следующий день, по столице огромной Империи средь толп колдуний, магов-недоучек, лихоимцев, простолюдинов, аристократов и подзаборной черни, разлетится ошеломляющая весть об убийстве наследников и почившем в бозе императоре.
А в Анвиле, вот-вот появится корабль призраков, ибо в безумной ярости психопат уже вспарывает тела невинных матросов. Каминалда так и не узнает прискорбный финал Травена, не всплакнет по его кончине. Она останется в Анвиле, и вернётся к знакомому ремеслу дорожных ограблений, с трудом, но выкинув из головы всё происшедшее.