Трудный пациент, часть 2
- TES Online
- Рассказы
- Трудный пациент, часть 2
Глава 4
Полумрак, тишина, въедливый запах воскуряемых перед алтарями благовоний. Помедлить несколько мгновений у входа, ожидая, когда зрение привыкнет к скудному освещению, затем решительно шагнуть к алтарям. Встать на колени перед прахом предков, склонить голову, прошептать несколько слов ушедшим, но не оставившим. Попросить… нет, не помощи, не покровительства… просто, совета. Спохватившись, оставить на каменном бортике скромное подношение. Затем положить ладонь на теплую алтарную стелу, вознести краткую молитву одному из великих. Упругий толчок силы и испрошенное благословение получено. Краткие мгновения общения с незримым миром истекли, и пора возвращаться в круговорот обыденности.
Здесь, в святилище Маар Гана, Сарин обычно приходил к Велоту, предпочитая воина прочим святым и даже богам. Но самым почитаемым покровителем данмеров для редоранца был Неревар. Только ближайший алтарь величайшего героя данмеров находился в Альдруне, так что приходилось просить заступничества у других опекунов.
Добившийся безоговорочного доминирования культ Троих относился к своему бывшему генералу и предводителю… неоднозначно. С одной стороны, Трибунал признавал заслуги того, под чьими знаменами служили когда-то лейтенантами ныне божественные Вивек и Сота Сил, чьей супругой являлась дважды божественная Альмалексия. С другой…
С другой, бывшие друзья соратники со скорбью признавали ошибки и слабости легендарного полководца. Горечь испытанной ими потери как-то незаметно смягчалась осознанием того, что вроде и погиб герой данмеров если не по собственной вине, то в результате допущенных им ошибок и ставших фатальными просчетов… И смерть эта под перьями храмовых писак неким странным образом неожиданно становилась чуть ли не естественной и даже, более того, закономерной. Она становилась лучшим исходом.
Лучшим, хотя и печальным, завершением пути легендарного героя.
Кто знает, что бы случилось, проживи чуть дольше этот, вне всякого сомнения, великий, но… начавший терять былую хватку, не понимающий (в отличие от своих лейтенантов и жены) того, что действительно нужно народу данмеров, допускающий одну ошибку за другой… Нет. И очень хорошо, что звезда закатилась на пике своей славы.
До того, как её свет начал тускнеть или, хуже того, оказался бы запятнанным…
Чем именно должен был запятнать себя Неревар, не уточнялось, но еретики, осмеливавшиеся говорить и писать книги о том, что версия Трибунала о событиях на Красной Горе несколько отличается от истины… Еретики, бросающие обвинения якобы верным соратникам героя в убийстве своего повелителя… О, несложно догадаться о том, сколь беспощадным преследованиям подвергались эти сбившиеся с пути несчастные.
А упрямая вера эшлендеров в то, что герой вернется, вызывала у храмовников такую искреннюю ярость, что даже у далекого от всякой политики редоранца невольно вспыхивало сомнение: так ли уж еретики неправы в своих убеждениях? Почему Трибунал реагирует на безобидное верование дикарей, заселяющих практически бесплодные, а потому никому не нужные, Пепельные Земли так, что не будь Вивек и его соратники богами, Сарин бы подумал, что они просто-напросто боятся. Боятся возвращения того, кто может потребовать с них ответа за поступки, совершенные три тысячи лет назад.
Дороги должны быть счета, действующие столь долго.
***
Сарин уже было повернулся к выходу, но тут из теней выступила облаченная в мантию фигура.
– Отец Рэйвел, – прижав кулак к груди, Сарин почтительно поприветствовал настоятеля Храма.
– Рад видеть, что воины не забывают припадать к источником духовной силы, а не только силы телесной, – с некоторой иронией произнес Сален Рэйвел.
– Редоран всегда чтили Храм, – откликнулся воин, с некоторой настороженностью глядя на церковника. Последний немногим уступал ему в росте, а мягкие складки обманчиво простой по покрою, но сшитой из очень недешевой ткани мантии придавали облику служителя Храма впечатление сдержанного величия.
Храм умел произвести впечатление. Демонстрируя презрение к роскоши, церковники предпочитали противопоставлять ауру силы и власти расточительному блеску не стесняющихся выставлять напоказ своё богатство Домов. В то же время служители Троих с достойной самого скаредного скупца алчностью собирали каждую крупицу ресурсов и влияния, до которой могли дотянуться. И, надо признать, все перечисленное у них недурно получалось.
– Дом Редоран – да, – вкрадчиво согласился Рэйвел. Сарин не встречал ещё ни одного церковника, у которого в той или иной степени не проявлялась эта змеиная повадка осторожно подбираться к не чующей опасности жертве. – Чего, увы, нельзя сказать об отдельных воинах, – с мягкой укоризной добавил настоятель.
– Люди слабы и склонны погрязать в своих пороках, – хмыкнул Сарин, делая вид, что не понял намека. – И только длань вечно бдящего Храма спасает народ данмери.
– Храм бдит, – согласился Рэйвел. – И его бдение принесло меня тревожные вести, мастер Саротриль.
– Редкий день в наше беспокойное время проходит без подобных вестей, – продолжал строить из себя дурачка воин.
На породистом, несущем отпечаток властолюбия и незаурядного ума, лице Рэйвела легкой рябью пробежала досада.
– Увы, это так, – подтвердил священник. – Но чем тяжелее груз, взваленный на наши слабые плечи, тем настоятельная необходимость его удержать… во имя всех дан'миери, живущих и ушедших.
Едва удержав зевок (словоблудие людей Храма казалось воину невыносимо утомительным) Сарин состроил понимающую гримасу, терпеливо ожидая, когда церковник перейдет, наконец, к делу.
Не дождавшись ответа, настоятель продолжил с тихим вздохом.
– Иные утверждают, что божественная болезнь – кара, ниспосланная нам нашими покровителями за грехи и непокорство, но… – Несмотря на то, что Сарин ждал именно этих слов, но манера церковника подбираться к жертве исподволь, долгими обманными кругами сбивая её с толку, сделала своё дело: воин вздрогнул. – Но я так не считаю. Корпрус – угроза, и с ней следует бороться, как с любой другой угрозой: жертвуя малым во имя большего, – совсем другим, властным и жестким, тоном закончил церковник, впиваясь в воина суровым взглядом, не сулящим ни малейшего снисхождения. Вот только и Сарин не был мягкопузым лавочником, чтобы его было легко пронять такими взглядами.
– Установления Храма не были нарушены, – твердо ответил Сарин.
– Ты и твоя… подруга держите источник заразы, – холодно произнес Рэйвел.
– За городской стеной, – парировал воин. – А запрет имеет силу лишь внутри городских стен.
– Игра с огнем – любимая забава магов, – тихо, но с такой внутренней силой произнес церковник, делая шаг к Сарину, что тому стоило некоторого внутреннего усилия не отшатнуться, – Будет жаль, если прихоть не знающей законов этой земли чужеземки будет стоить головы известному своим мужеством и мастерством воину.
Итак, угроза была озвучена, оставалось встретить её с открытым забралом.
– Моя жизнь – в руках судьбы и воли предков, – спокойно ответил Сарин на невысказанный вопрос, намеренно исключив из перечня управляющих путями народа данмери сил божественную триаду. Он не сомневался, что церковник его поймет. Так и вышло: лицо того исказила злость.
Что ж, вызов был брошен, и Сарину оставалось лишь повернуться и покинуть святилище.
***
У Андуса пахло кислой брагой, выдаваемой им за суджамму, терпким мускусным ароматом скрибятины и дымной горечью очага. Для того чтобы добраться до стойки, Сарину пришлось проталкиваться сквозь наводнившую трактир толпу: хорошая погода вызвала у горожан острый приступ общительности, так что все повалили в заведение Андуса за новостями.
Добраться до цели воину было не суждено, – на него кошкой бросилась Бугдуграш гра-Башель, весьма недурная собой орчанка, великолепный разведчик, и непременный участник всех воинских попоек, устраиваемых в этом трактире. Имя её для любого, не принадлежащего к славному племени орков, было абсолютно непроизносимым, так что Сарин, как и все остальные приятели разведчицы, звали её просто Клыкастиком.
– Сарин, милый, – томно прошептала девушка, немедленно повисая на его шее.
– Здравствуй, Клыкастик, – вздохнул воин, пытаясь ненавязчиво отстраниться. Увы, деликатные способы на орчанку не действовали, а для более резких они были слишком близки. Когда-то. До Таш.
– Ты веришь, что он действительно справился с ними в одиночку? – горячо выдохнула орчанка, теснее прижимаясь к мужчине.
– Кто? С кем? – не понял тот.
Ответом ему был раздосадованный вздох. Клыкастик имела присущую многим красивым девушкам привычку считать, что окружающие должны сами догадываться, о чём они думают. К счастью, орчанка страдала этим недостатком только когда включала режим кокетства, а в остальное время проявляла достойную восхищения толковость и понятливость. К несчастью, с появлением на горизонте соперницы девушка переходила в этот режим, стоило лишь Сарину появиться в зоне прямой видимости. Причем, мужчина был уверен, что делает она это исключительно из вредности и чувства собственничества: их отношения исчерпали себя задолго до того, как в Маар Гане появилась новая целительница.
– Пациент твоей ведьмы с пепельными тварями, – нехотя пояснила разведчица, всем своим видом показывая своё отношение к врожденной тупоголовости мужского племени.
– Пациентка, – поправил он. – Это женщина.
– Ух, ты! – восхитилась орчанка. – Всегда знала, что наша сестра вашего брата с легкостью за пояс заткнет, сколько бы вы своей силой не чванились! – Общая болезнь женщин-воительниц – неизбывное стремление доказать своё равенство с мужчинами. – А какого племени?
– Бретонка.
Лицо разведчицы немедленно исказила гримаса отвращения. И дело было вовсе не в том, что к тому же племени принадлежала Таш. Просто Хай Рок с Орсиниумом находятся в состоянии вражды с начала времён. Легендарнее разве что вражда хаджитов с босмерами, да тех же орков с нордлингами. Данмер усмехнулся. Слышал он как-то от одного заезжего барда-киродиила побасенки про троицу друзей: орка, нордлинга и бретонки. Звучали его истории занятно, хоть и являлись вымыслом чистейшей воды. Интересно, сколько гриифа нужно было выпить, закусывая лиловым копринусом, чтобы сочинить ту, где они встречают трех пришелиц из иных миров?
– Тогда точно не она, – разочарованно протянула Клыкастик.
Сарин мягко снял с себя девушку и поставил на пол, в шаге от него. Та насупилась ещё сильнее.
– Береги спину, – предупредила она. – Храмовники едва ли довольны происходящим.
– Едва ли, – согласился данмер. – Но не нарушено ни одного закона, так что придется им потерпеть.
– Дело не только в божественной болезни, – вдруг тихо и серьёзно сообщила разведчица.
Воин впился в неё взглядом. Спрашивать было бесполезно, если захочет, она расскажет сама, а не захочет…
– В Суране появился безумец, провозгласивший себя Нереварином.
– Мало в Морровинде сумасшедших? – поднял бровь данмер.
– Его убили. Ординаторы.
– Воины Храма? – пораженно переспросил Сарин. Это было странно. Очень странно. Никогда прежде церковники не проявляли подобной жестокости к блаженным и умопомешанным. – И как это может касаться меня? Я себя Нереварином не называю, – воин позволил проскользнуть в свой голос толике иронии.
– Настойчивая надежда эшлендеров дождаться возвращения своего бывшего вождя проникает и в города. За последний год трижды проходили слухи о том, что легендарный герой вернулся. Храм… проявляет по этому поводу непонятную нервозность. Складывается впечатление, что они не борются с ересью, а… действительно верят, что Неревар может родиться вновь. Верят и боятся этого. К даэдра убитого безумца, но не меньшее, если не большее внимание церковников привлекают чужестранцы. Не все. Те, кто проявил превосходящую дозволенную обычному смертному силу.
– Ты думаешь?.. – медленно начал Сарин.
– Пациентка твоей волшебницы заинтересовала Храм. Очень заинтересовала, – медленно кивнула разведчица.
– Спасибо, Клыкастик, – тихо и серьезно произнес воин.
– Сочтемся, – бросила она, отворачиваясь.
Глава 5
Застарелая тревога сплавилась в усталость, а та – в злость. Когда по дороге к новому жилищу Таш на Сарина спикировал скальный наездник, воин встретил его на клинок почти с радостью. Легко расправившись с крылатой пакостью, по несчастью, всего лишь одной из тысяч, что портили кровь и нервы жителям Вварденфелла, воин не без удовольствия вытер окровавленный клинок о ещё теплые перья.
Перед глазами, обдавая сердце волной тепла, всплыл образ Таш. Волшебница терпеливо склонилась над своими чашками, корпя над очередным зельем, позволяя уставшему воину лишь любоваться тонкими запястьями, подколотой, чтобы не лезть в глаза, прядью, да сосредоточенно сжатыми губами. Тогда она ещё время от времени приходила к нему, ища тепла в крепких мужских объятиях, а у Сарина внутри всё сжималось от болезненной нежности, когда он держал своё сокровище в руках.
Мучительным было испытываемое им тогдашним счастье, мучительным, да вот только без той сладкой муки плохо было сейчас воину. Плохо и пусто на душе. И только надежда, тихая, но упрямая надежда позволяла ему держаться, встречая очередной день без её дыхания рядом.
Лишившийся не только жизни, но и хвостового оперения скальный наездник остался лежать распластанной тряпкой на согретых солнечным дыханием камнях, в то время как облачённая в костяной доспех фигура воина Редоран скрылась за поворотом. Надо было спешить.
Окрестности Маар Гана стремительно накрывал вечер, наполняя ущелье глубокими холодными тенями, раскрашивая небо фантасмагорически яркими красками и пробуждая мирно проспавших день под землей опасных тварей. Нет, бродить по здешним местам ночью совсем не стоило. Не только беззащитному обывателю, но и бывалому воину лучше встретить закат за закрытыми ставнями и накрепко запертыми дверями. У дремотно горящего очага, на котором томительно хлюпает поспевающее варево…
Из-за распахнувшейся двери на Сарина пахнуло терпким знакомым ароматом трав и снадобий, и мужчина с радостью окунулся в домашнее тепло и уют. Оставив заботливо собранный мешок с провизией в кладовой, воин спустился вниз и со щемящей нежностью уставился на стоящую на коленях женщину, старательно вычищающую очаг от золы.
Таш была трогательно-прекрасна в залатанном домашнем платьице, запачканных копотью фартуке и перчатках, и с чумазым лицом. Через мгновение воин досадливо встряхнул головой. Ему не хотелось, чтобы его женщина занималась такой муторной работой… Да, Таш была его, чтобы она там не воображала про себя.
Держащие мужчину путы самообладания с жалобным стоном лопнули, а в следующее мгновение Сарин держал слишком ошеломлённую для того, чтобы начать сопротивляться, добычу в руках и нёс её к постели.
***
Сердце Таш трепыхалось маленькой певчей пичугой, хрупким эфемерным созданием, незнакомым жителям Вварденфелла. А вот выросшая в сердце Тамриэля колдунья по-прежнему слышала во сне их тревожащие душу трели.
Какие только глупости могут придти в голову, когда тебя держат сильные мужские руки, а ты не в силах понять, хочешь ли ты сопротивляться или впиться в его губы поцелуем! И способны ли повлиять хоть на что-нибудь твои желания? Ты былинка, подхваченная ураганом. Песчинка, попавшая меж жерновов судьбы. Утлая лодчонка, затерянная среди волн…
Столь недавно испытанный страх и холод нахлынули на Таш, заставляя остро почувствовать свою хрупкость и уязвимость. Беспомощность.
Обжигающее тепло мужчины казалось единственным спасением.
И Таш, гордая и неприступная, холодная Ашибаэль, с жадной нетерпеливостью отыскала губы Сарина.
***
Мужчина спал, утомлённо раскинув руки, а Таш тихонько лежала рядом, одновременно чувствуя себя и вынесенным на берег обломком кораблекрушения, и оплодотворённой тёплым летним дождем землёй. Сонная дрёма мягко сжимала колдунью в своих объятиях, медленно, но верно подталкивая к омуту сновидений. Та мучительно зевала, но вовсе не была намерена сдаваться легко.
Сначала следовало понять, злиться ли ей, что её взяли без спроса, словно военную добычу. Или позволить одержать верх затаённой радости и подчиниться?
Нежно проведя ладонью по темной, как пепел их проклятой горы, коже, женщина в очередной раз подивилась исходящему от нее жару. Разумеется, она знала, что причина в том, что нормальная температура тела у данмеров выше, чем у прочих рас. Но инстинкт целительницы был сильнее разума, так что Таш постоянно казалось, что сейчас данмер застонет, охваченный лихорадкой.
Да и чем еще было то чувство, которое испытывал к ней воин, как не своеобразной болезнью, лихорадкой разума, заставляющей людей и меров терять ясность рассудка и совершать удивительно глупые поступки?
Вот зачем, спрашивается, она ввязалась в историю спасения безымянной спасительницы шахтеров? Откуда взялась эта странная, щемящая нежность внутри, заставившая волшебницу пойти наперекор могущественному Храму? Как будто беженки из Гильдии Магов и без того было мало неприятностей! И даже враждебность храмовников была не худшей из тех опасностей, в которые она себя ввергла. Что ярость и коварство ограниченных в своих возможностях смертных в сравнении с божественной болезнью, не знающим пощады проклятьем, никогда не отпускающим своих жертв?
Девушка в соседней комнате была обречена. Таш знала это, как и то, что каждый час рядом с ней, возможно, приближает ее к той же судьбе… Но высокомерие прирожденной целительницы не позволяло ей с этим смириться.
***
Разбирать в неверном свете немилосердно чадящей лампадки собственные каракули было нелегко, поэтому Таш то и дело приходилось прикрывать глаза, чтобы переждать очередной приступ рези в глазах, проваливаясь в свои мысли.
Неказистый еще в мастерской изготовившего его ремесленника, а сейчас и вовсе обшарпанный и выщербленный стол, наследство от прежней хозяйки дома, был завален ворохом желтоватых листов бумаги самого дешевого сорта, сплошь испещренных бисерной вязью чернил. Впечатление от безукоризненно ровных строчек и изящного почерка несколько портили частые кляксы, уродливо расплывавшиеся на бумаге, стоило только перу зацепиться за очередное волокно слишком рыхлого переплетения.
Когда-то в распоряжении волшебницы всегда имелось достаточное количество самых лучших, отбеленных почти до снежной чистоты и ласкающих пальцы своей гладкостью листов. Когда-то она с досадой сминала ни в чем не повинную страницу, стоило лишь перу немного повестись в сторону, клякса же и вовсе способна была вызвать ярость, достаточную чтобы надолго испортить настроение и самой колдунье, и тем неосторожным, что оказывались достаточно опрометчивыми, чтобы подвернуться ей под руку.
Удивительно, как можно было тратить столько нервов из-за такой ерунды!
Сейчас Таш интересовала только информация, зафиксированная со скрупулезностью, достойной истинной воспитанницы самой жадной до знания гильдии. Сухой перечень симптомов, испробованных зелий и пошедших на них ингредиентов дополнялся куда более экспрессивным стилем заметок, содержащих размышления и выводы целительницы. Первых было много, вторые содержали исключительно опровержения первых, заставляя целительницу зло кусать сжатые в ниточку и без того узкие и бесцветные губы.
Отбросив помятые листы, волшебница поднялась на ноги, принимаясь задумчиво мерить шагами затопленную зыбким полумраком комнату. Наполненная плохим маслом лампада наполняла комнатку едкой горечью и неверным переменчивым светом, блики которого плясали на облупившихся от сырости стенах, густо заваленных всяким алхимическим хламом полках, не особо тщательно выметенном полу.
Не обращая внимания на то, как при столь скудном освещении причудливо меняются очертания знакомой обстановки, колдунья делала один шаг за другим, слушала переплетенную с дыханием спящего Сарина тишину и ловила проплывающие мимо мысли.
Улучшение случилось после того, как доведенная почти до отчаяния Таш, безуспешно испробовав все исцеляющие зелья, влила девушке противоядие.
«Сарин, мужчина, воин. И, увы, данмер. Что ты нашел во мне?»
Дурацкая идея, но за неимением лучших… Проблема в том, что повторное применение зелья не имело никакого результата. Почему?
«Почему ты остановил свой взгляд не на своей соплеменнице? Зачем тебе человеческая женщина? Холодная, замкнутая… Недолговечная».
Чем отличались первое и второе зелье?
Несколько торопливых шагов, и волшебница наклоняется над столом. Взгляд сощуренных глаз быстро прыгает с листа на лист, пока не находит нужное место.
Вот. В первый раз снадобье содержало толченый вредозобник со скрибовым желе, во второй… Во второй это была стандартная вытяжка рубраша и опять же вредозобника. Сработало не противоядие.
«Как странно видеть в твоих глазах этот огонь, Сарин. Неужели я оказалась способна зажечь что-то настолько жаркое?»
Значит, восстановление силы воли позволило пациентке выплыть на некоторое время из пучины беспамятства. Любопытно…
«Разве ты не видишь, мой доблестный воин, что мне нечего дать тебе. Только усталость, разочарование и пустоту на месте сердца. Я волшебница, Сарин. Одна из тех бессердечных колдуний, что способны любить лишь собственную силу и власть. Впрочем, сейчас я не способна любить даже их».
Зелья хватило, чтобы вызвать кратковременное улучшение, но для серьезного прогресса состояния пациента его оказалось недостаточно.
Очередной лист, на этот раз куда лучшего качества, – кое-какие старые записи удалось сохранить. Делая их, она имела в своем распоряжении и хорошее перо, и качественные чернила, так что буквы не сливаются друг с другом и напрягать зрение приходится куда меньше.
Корпрус – болезнь, которая поражает одновременно и мозг, и тело жертвы…
Странно, на теле до сих пор никаких изменений так и не проявилось. По крайней мере, снаружи. С нервной системой хуже. Она затронута вне всяких сомнений…
«Сумею ли я вернуть тебе хоть частицу даримого тобой тепла, воин? И честен ли столь неравноценный обмен? Что, если мое сердце так и не откликнется? Не проклянешь ли ты когда-нибудь тот день, когда повстречал меня?»
А если добавить восстановление интеллекта? Так… горьколистник среди запасов есть. Двемерское железо? Увы, лезть в развалины в поисках этого ингредиента – занятие для самоубийц.
«Я могла бы попросить тебя, Сарин. Когда-то жестокосердная и сосредоточенная лишь на своих интригах колдунья, не задумываясь, использовала бы влюбленного в нее дурака».
С решительным видом стянув с пальца кольцо, единственную ценность, оставшуюся с прошлой жизни, волшебница вытащила из него горящий тревожным багрянцем рубин, чтобы в следующее мгновение одним точным коротким ударом молотка раздробить драгоценный камень на мелкие осколки.
Интермедия II
Иногда, в те редкие минуты затишья, что время от времени предоставляет мне моя не самая щедрая на подобные подарки судьба, я задаюсь вопросом, какая сила с такой сумасшедшей точностью ведет нас по дорогам нашей судьбы, сплавляя ворох случайных событий в неразрывную цепь? В ту самую цепь, что намертво скрепляет людские судьбы узами рока.
Как устроен этот куда более прочный, чем сталь, адамантин или даэдрик поводок, с бесстрастной неумолимостью приводящий нас, казалось бы обладающих обещанной свободой воли и яростно рвущихся из оков предназначения на каждом перекрестке выбора, в одну единственную ключевую точку – тот узел, без которого нить твоей судьбы неминуемо бы оборвалась или безнадежно запуталась, не давая свершиться предначертанному?
Жрецы врут, что судьбой управляют боги. К несчастью, я слишком хорошо знаю, что рок превыше богов. И, быть может, вечно алчущим заступничества у высших сил смертным стоило бы обратить свои молитвы от алтарей аэдр и даэдр к властвующей над ними безжалостной силе… Если бы та не была еще более глуха к чужим мольбам, чем жадное до подношений и почитания племя бессмертных.
Решение ввязаться в схватку с порождениями пепла было если не чистой воды самоубийством, то уж, во всяком случае, непростительной глупостью: потраченные на сражение силы исчерпали мои внутренние резервы, нарушив то хрупкое равновесие, что мне удалось установить между собой и безумием, и ввергли мой разум в ледяные пучины сумасшествия. И именно это решение привело меня вместо бесславной и бездарной смерти в какой-нибудь канаве к единственному во всем Вварденфелле человеку, способного испытать жалость к пораженному проклятьем несчастному, еще недавно мнившего себя избранником судьбы.
И сейчас я говорю вовсе не об одном тысячелетнем, помешанном на своих экспериментах волшебнике. До Тель Фира еще нужно было суметь дойти, а порча разъедала мой рассудок слишком быстро.
Возможно потому, что к тому времени внутри меня незримо кровоточило слишком много ран.
Глава 6
Видеть воина из Дома Редоран без полного доспеха – привилегия его домашних. Раньше волшебница как-то не задумывалась об этом, а тут неожиданно поймала себя на мысли, что смотреть на одетого в простую мешковатую рубаху и столь же непритязательные штаны мужчину вызывает какое-то неожиданное, незнакомое теплое чувство внутри.
– Может, тебе поджарить крысиного мяса? – предложила она, с нежностью смотря на то, как Сарин шлепает босыми ногами по её кухне. Не самое мудрое решение, кстати. Взыскательность колдуньи к чистоте осталась в прошлой жизни. Вместе с наемной прислугой. Сейчас на дотошное вылизывание полов у женщины просто не хватало сил: все запасы тратились на лабораторию, если это слово применимо к той клетушке, где Таш варит свои зелья, – единственном месте в доме, в котором колдунья и сейчас не терпит ни крупицы беспорядка.
– Крысиного? – невольно поморщился воин, затем осторожно уточнил: – Ты смотрела в кладовой?
– А должна была? – уязвлено поинтересовалась женщина. Нет, вы посмотрите: крысиное мясо ему не нравится! Чем богаты, тем и рады, и не данмеру выказывать претензии к меню. Если даже она, уроженка Киродиила, притерпелась ко вкусу этой гадости!
– Подожди-ка минутку…
На лице мужчины неожиданно появилась хитрая ухмылка. Нахально чмокнув Ташпи в нос, – кажется, некоторые начали позволять себе вольности после проведенной вместе ночи, но самое ужасное, у волшебницы не получалось даже ощутить подобающее негодование, – Сарин торопливо удалился в направлении упомянутой кладовой, чтобы через пару минут вернуться с объемистым холщовым мешком в руках. Судя по довольной мине, сейчас вниманию благодарной публики будет представлена реприза «добытчик возвращается с богатыми трофеями». Не выдержав, Таш послала – хватит уже отрицать очевидное – любовнику ласковую улыбку.
– Вот. Тут свежее мясо никс-гончей, – гордо сообщил Сарин, и тут же из неискренней скромности поправился: – Немного.
Ну, да… Судя по размерам этого «немного» гончих было две. А зная характер мастера меча Редоран, покупкой в таверне тот хвастать бы не стал.
Скоро сочные пласты свежего полупрозрачного мяса никса азартно подрумянивались на огне, на столе поблескивали капельками влаги свежепомытые листы хальклоу, а в ступке толклась сушеная коммуника.
– С белладонной вкуснее, – раздался сипловатый женский голос, от неожиданности заставив колдунью выронить пестик.
Глядя на стоящую в дверях так и оставшуюся пока безымянной спасительницу шахтеров, волшебница невольно подумала, что впервые видит ее на ногах. И что сейчас ей гораздо проще поверить, что эта вовсе не отличающаяся могучей комплекцией девица отправила на ту сторону Спящего с парочкой пепельных отродий помельче в придачу. Что-то просвечивало в осанке, жестком прищуре глаз, неуловимо хищных движениях… Что-то, превращающее облик смертной в не слишком убедительную маску, сквозь которую истинная сущность просачивалась с той же неумолимостью, что и свет лампы сквозь абажур.
Сарин же ни о чем не думал, инстинктивно потянувшись к своему мечу и не сводя с неожиданно пришедшей в себя пациентки настороженного взгляда.
– Какой беладонной? – машинально переспросила Ташпи, откладывая ступку с коммуникой в сторону. Хватило пары ударов сердца, чтобы ищущая тепла женщина и домовитая хозяйка были властно отодвинуты в сторону целительницей, жаждущей выяснить как можно больше о состоянии оказавшейся на ее попечении больной.
– Лучше вызревшей, – охотно откликнулась та, с интересом разглядывая воина и волшебницу. – Но недоспелая тоже подойдет, если перед употреблением ягоду заморозить. Иначе будет горчить.
Светловолосая бретонка выглядела вполне бодро. Во всяком случае, для едва вставшей со смертного одра… Если больные корпрусом вообще умирают. Ташпи слишком хорошо помнила яростные дебаты по этому поводу. Кое-кто даже получил обвинение в недобросовестности и использовании непроверенной информации в исследованиях.
Как бы то ни было, если не считать некоторой вязкой тягучести в движениях, пациентка выглядела неплохо. Целительница автоматически отмечала признаки явного улучшения: глаза на осунувшемся лице глядели вполне осмысленно, речь звучала членораздельно, имела нормальный темп и была правильно интонирована. Переводя с целительского на человеческий, признаки поражения копрпрусом исчезли.
Колдунья перехватила взгляд Сарина в котором светился тот же вопрос, что она задавала сейчас себе: «Надолго ли?»
***
Переключиться со взгляда профессионала на обсуждение вопросов кулинарии Таш удалось не сразу.
– Белладонна? – переспросила она. – Травянистое растение, произрастающее в северных районах Тамриэля. – Воскресить в памяти материал, пройденный еще в годы школярства в Арканском университете, труда не составило. – Полезная травка, но не сильно распространена в здешних местах, – не без иронии обронила целительница.
– То есть ты с севера? – уточнил Сарин, чей настороженный взгляд не отпускал светловолосую ни на мгновение. Если для Ташпи чудом пришедшая в себя больная корпрусом была победой ее мастерства, то для воина – источником угрозы для его женщины.
– Можно сказать и так, – кивнула девушка, за отсутствием свободных стульев прислоняясь к стене. – Недавно с Солстхейма. А ягода действительно полезная. Не знаю, сохранились ли мои вещи, но если да, то в мешке должно было лежать немного сушеной.
– Сарин, принеси еще один стул, пожалуйста, – попросила волшебница, поднимаясь и жестом предлагая пациентке сесть. Та отрицательно качнула головой, воин тоже не торопился оставлять Ташпи наедине непонятно с кем. – Вещи… понятия не имею, надо у шахтеров спросить, – добавила она с некоторой растерянностью.
– Понятно, – усмехнулась девушка. Для человека, оказавшегося без денег, оружия и прочего имущества, она не выглядела в достаточной мере расстроенной. – Что ж, было бы трудно предположить, что заполучивший в свои руки Крушитель Черепов будет вежливо дожидаться возможности вернуть его прежней владелице.
– Теперь понятно, как тебе удалось одолеть Спящих, – хмыкнул редоранец. – Если, конечно, они не померещились шахтерам с перепугу.
Светловолосая бретонка пожала плечами.
– Крушитель действительно упростил мне задачу. – Девушка немного помолчала, разглядывая задумчиво барабанящего по рукоятке меча воина и торопливо спасающую жарящееся мясо Таш. – А вам я обязана тем, что еще не лежу холодная в какой-нибудь яме? Что ж, за мной долг жизни.
– Меня зовут Ташпи Ашибаэль, воин, – выпрямившись и отбросив лопатку в сторону, раздельно произнесла волшебница с неожиданной силой в голосе. Сейчас легко было поверить, что Ранис Атрис увидела в этой хрупкой усталой женщине опасную претендентку на собственное место. – Я исцеляю больных в Маар Гане. Всех больных, каких только могу. И я не желаю слышать ни о каких долгах. Это был мой жребий и мой вызов, воин.
Молчание разлилось в воздухе, чуть разбавленное скворчащим потрескиванием жарящегося мяса. Светловолосая несколько долгих мгновений смотрела на волшебницу, потом медленно кивнула.
– На Солстхейме меня звали Блодскал, – сообщила она, не удержав горькой усмешки. Ташпи невольно задумалась, в прошлом или настоящем кроется источник этой горечи. – С этим именем не связано ни боли старых долгов, ни опасности. Впрочем, это не значит, что опасности не несу я. – Назвавшаяся Блодскалом говорила негромко, но иногда шепот громче, чем крик. – Меня зовут Блодскал и в этом имени довольно чести и мало сопутствующей угрозы, чтобы принести его под гостеприимно принявший меня кров. Впрочем, это не значит, что у меня нет других имен. Ты не желаешь принимать от меня долгов, Ташпи Ашибаэль, и мне остается только подчиниться. Но знай. Помощь мне может обойтись куда дороже, чем ты предполагаешь.
– Добро пожаловать в мой дом, Блодскал, – откликнулась Ташпи, замершая воплощением гордости. – Я не имею привычки оставлять исцеление незавершенным, так что тебе придется провести под моей крышей еще некоторое время.
– Под этим солнцем и небом я приветствую тебя, Блодскал, – поднялся Сарин, принимая решение женщины. Но только глупец не услышал бы в его голосе недвусмысленного предупреждения: «Сохрани тебя Вивек, если с моей женщиной что-то случится!»
